Жизнь моя сложилась так, что долгие годы родная милиция не касалась своим зорким взором моего российского паспорта, а остальным было пофиг.
Я то жил за границей, то летал туда прямыми рейсами, напрочь забыв, где
пылится мой российский паспорт – зарплату мне давали и так.
Но однажды меня угораздило возвращаться из США во Владивосток через
Москву, и этот паспорт я с собой прихватил. Это было жуткое время, когда
в Москве рвались жилые дома, а в Шереметево-2 под личиной таксистов
дежурили сплошные гопники. Бандиты покруче выхватывали опытным глазом
перспективных жертв ещё на выходе из самолёта.
Я был идеальной жертвой – летел один-одинёшенек с крупной для меня
коллекцией бледно-зеленых портретов Джорджа Вашингтона в кармане.
Я не сомневался, что на моём открытом интеллигентном лице эта сумма
будет отпечатана самыми крупными буквами.
Поразмыслив над ситуацией, я решил косить под пролетария.
Ещё в Хьюстоне я купил контактные линзы, которых до этого терпеть не
мог, оделся во всё черное и неброское, включая потёртую кожаную кепку, и
за два дня до отлета перестал бриться. Сутки перелёта с пересадкой в
Атланте и ночью в JFK довершили моё вхождение в образ – вместо
бесхребетного задумчивого интеллигента по трапу самолёта спускался
озверевший тёртый перец без следов даже среднего образования на лице. На
меня не позарился ни один таксист – видимо, признали за своего. Я прошёл
сквозь эту стрёмную орущую толпу как нейтрино и добрался на микрике в
Шереметево-1 без всяких проблем. Проблемы начались при посадке на
владивостокский рейс.
Невесть откуда взявшаяся в таком количестве милиция отвела меня под белы
руки в отдельную комнатку и попросила предъявить паспорт.
При взгляде на его титульную страницу милиция принялась ржать, без слов
показывая мне пальцем то на фотку в паспорте, то на зеркало. «Надо было
всё-таки вклеить фотку на 25 лет» - с тоской подумал я.
Со школьной фотографии на меня трогательно смотрел наивный,
светлоглазый, ни разу не целованный очкарик-отличник, из глаз которого
светилась вся российская литература вперемежку с мировой наукой. А из
зеркала на меня злобно таращилась насмерть загорелая под техасским
солнцем, густо заросшая чёрной щетиной, совершенно чеченская физиономия
в чёрной кепке. Под сильными линзами в помещении зрачки расширились и
казались угольно-чёрными, глаза бешено сверкали – я опаздывал на рейс.
Это были глаза человека, который видел всё в своей жизни, но бомбу свою
не отдаст никогда.
Довольно скоро мне стало ясно, что этим рейсом я во Владик не попадаю –
мой город уже спал, время для проверок и разборок наступит позже.
Спешить мне было некуда. Чёрт несёт меня шутить не вовремя в стрессовой
ситуации. Я широко и криво ухмыльнулся прямо в лицо родной милиции,
обнажив длинный ряд по-волчьи белых зубов со стальными и золотыми
коронками на периферии, и недоуменно произнес с откуда только взявшимся
кавказским гортанным акцентом:
«Нэпохож, да?»