Рассказал друг моих родителей:
В войне 1941-45 г.г. не участвовал по малолетству – я родился в конце января 1936 года.
Однако мне довелось стать свидетелем и участником событий, которые вполне можно отнести к апофеозу окончания войны.
Весна 1945 года. Мы живём в центре Москвы у самого Устьинского моста, у Яузских ворот, в большой – 5 семей, 24 человека — коммунальной квартире на первом этаже, в здании с шестиугольной водонапорной башней. Здесь был когда-то гвоздильный завод и при переделке под жильё появились странности – под потолком на высоте почти пяти метров идут стальные балки. Да и кровать родителей оказалась под стать — на высоких ногах до уровня окна. Зато под ней можно хранить картошку, выращенную своими руками. Кстати, потому «Устьинский», что у устья реки Яуза при впадении её в реку Москва, и адрес у нас был — Устьинский проезд, дом 3/5. Сейчас этот квартал уже снесли.
Часов в 5-6 утра- стук в окно. Мама Бася прямо с кровати высовывает голову в форточку, а там – Мулька! С фронта приехал! И говорит, что с ним генерал. Мама Бася накинула халат и побежала открывать дверь. Я за ней.
В просвете открытой двери — три фигуры, две высокие незнакомые, одна, пониже – это Муля. Один, высокий, говорит по-русски, а у другого, который ещё повыше, шея тщательно замотана шарфом и на плече что-то вроде котомки из солдатской нижней рубахи.
Вместе идём по коридору, мама суетится, — всё-таки генерал, но я вижу, что, входя в комнату, Муля не очень-то ласково запихивает того, который с котомкой, за шкаф, отделяющий часть комнаты.
В котомке оказалось личное пищевое довольствие, а под советской солдатской шинелью – немецкий офицерский мундир с золотыми дубовыми листьями на воротничке.
Ага, так вот он — генерал!
И, только когда все вместе сели завтракать, всё прояснилось.
За столом — семь человек. По-немецки хорошо говорит только немец, а мой папа хорошо говорит на идиш — он учился ещё и в хедере. И они понимают друг друга…
Мой двоюродный брат Муля и его боевой товарищ Иван рассказали, что они «спёрли» генерала где-то в Австрии, за что и получили право отвезти его в Москву и сдать в лагерь для военнопленных высших чинов немецкой армии в Красногорске. Я же расскажу то, что видел сам в Москве.
Невозможно представить себе, что творилось в душе этого человека – он — генерал, командовавший борьбой с партизанами под Ленинградом во время блокады, (может быть я и ошибаюсь, но так запало в мою память), теперь пленённый, завтракает с евреями за одним столом в центре Москвы, и с ним говорят на идиш!
Я не знаю имени этого человека, если оно вообще называлось, но кое-что из разговора запомнилось.
Его удивил объём продуктов, выдаваемых по карточкам – в Германии в это же время, по его словам, давали меньше.
Не ругал, но критически отзывался о Гитлере.
Не помню, ел ли он только свой паёк, но, когда пили чай, случилось вот такое.
В те годы зачастую вместо сахара выдавали конфеты в виде крупных, диаметром 2-2,5 см., сладких шаров с начинкой из варенья. Они были розового или синеватого цвета и немного посыпаны сахаром.
Растворялись они с трудом, и мы их целиком засовывали в рот и запивали чаем, чаще всего морковным.
Немец же бросил их в стакан и помешивал ложкой, ожидая, что чай станет сладким. Опускает вторую порцию, но результат тот же.
Тогда Муля запускает в его стакан два пальца, вынимает шарики, и суёт их в рот генералу.
Это меня не шокировало тогда, не шокирует и сейчас,– ведь это были боевые смертельные враги!
В Первую Мировую этот человек в чине полковника воевал на русском фронте, сухожилия пальцев одной руки были перебиты, и потому сложены, как при сухорукости.
После завтрака предприимчивые сержанты (тогда это меня удивило, и я запомнил – они где-то достали бархотки) быстро привели себя в порядок, начистили до блеска кирзовые сапоги и уехали. Нас с братом успокоили, что никуда генерал не убежит – бежать ему нет смысла, побег — погибель для него.
Мой брат учился в техникуме, и в тот день решал задачи по тригонометрии. Генерал помог Феликсу решить задачу, и, увидев на стене фотографию, он чётко, со значением, произнёс: «О! Драматург Чехов!»
Сержанты вернулись в середине дня. Генерал замотал шею шарфом, и они сели в трамвай «А». Конечно, и я поехал с ними до «Кировских ворот» и видел сцену замешательства, когда генералу передали 15 копеек для дальнейшей передачи на билет.
Выручил высокий рост Ивана – он через головы забрал монетку у генерала и передал её дальше.
Здесь они должны были пересесть на троллейбус, доехать до Ярославского вокзала и уехать в Красногорск.
Войти успел только генерал — двери закрылись, и троллейбус пошёл…
Сержанты помчались за ним бегом.
Тень трибунала видимо была настолько ясна, что на следующую остановку они примчались одновременно с троллейбусом, а от «Кировских» до «Красных» ворот метров 600-700.
Больше ни генерала, ни Ивана я не видел. Зоря Орлова, родная сестра Мули, уже сейчас, в 2010 году, сказала мне, что родом Иван был из Подмосковья, поэтому, наверное, он уехал домой, а Муля побыл у нас.
Муля говорил Зоре, что ещё в части он подкармливал генерала – ему было жаль этого старого человека. Вот и у меня в памяти застряла цифра 88, — применительно к его возрасту.
Во время пребывания в части пленный генерал категорически отказывался переодеться в другую одежду. Он считал своим долгом предстать перед генералитетом в своей штатной форме — тогда в том же лагере сидел фельдмаршал Паулюс и генерал просил скорей отвезти его к «другу Паулюсу».
Но не всё вышло, как хотелось – со слов Мули начальник лагеря сразу сорвал с бывшего генерала все знаки различия!
0